Чтобы жизнь моя стала слаще
, Притрушу её добротой…
Мне не нужно злобы пропащей…
Мне не надо лести пустой…

Вместо мёда добавлю веру,
Вместо сахара – счастья горсть…
Вместо наглости – чувство меры,
Чтоб попробовав, ахнул гость…

Это блюдо у всех с рожденья
Вызывает то смех, то стресс…
Бутерброды из сожаленья
И обиды, как лишний вес…

Только жизнь – это наше блюдо…
Пусть порою горчит в груди,
Но важна не цена посуды,
Важно то, что на вкус внутри…

Если жизнь подсыпала перца,
Не спешите другим солить…
Чтобы было красивым сердце,
Нужно верить, ценить, любить…

Если жизнь была горьковатой,
Вы добавьте улыбок свет.
Пусть надежда со вкусом мяты
Ваши души хранит от бед…

Жизнь порой, как без масла каша…
А бывает, как суп с лапшой…
Ваша жизнь – это блюдо ваше,
Так готовьте его с душой…©

Когда трещит мыслительный чердак,
И тучи дум над головой повисли,
Я убираю внутренний бардак,
Выбрасывая хлам ненужных мыслей.

Я поджигаю внутренний музей,
И просто жду, когда проглотит пламя
Врагов, несуществующих друзей,
И паутинный тлен воспоминаний.

Я поднимаю знамя пустоты,
Сжимаюсь чёрной точкой, чтобы снова
Из вакуума вечной мерзлоты
Вернуться к жизни вспыхнувшей сверхновой.

Дмитрий Купревич

Мы расставались, чтобы не встречаться,
Из телефонов удаляли номера.
Клялись, что мы не будем возвращаться
Туда, где все сожгли почти дотла.
В объятиях чужих мужчин и женщин
Искали мы отчаянно тепла.
Судьба смеялась громко и зловеще,
И снова нас сводила, как могла.
А мы опять с тобой не понимали
Зачем нам эти встречи, для чего?
От чувств своих, как от огня бежали.
А где-то там, внутри, так сильно жгло…
Вместо того, чтоб нам с тобой признаться,
Что друг без друга дышим мы едва,
Мы расставались, чтобы не встречаться,
А в одиночестве сходили вновь с ума…
(С)

1. Он сидит у пульта, прям как ответ

На вопрос о смертельно больном.

— Безнадёжны, — шепчет, и перст его

Завис над кнопкой «Делит».

Он, даритель жизни и щит от бед,

Жалеет лишь об одном:

Что жалел их. Время не пустишь вспять,

поздно солому стелить.

Он сидит у пульта. Глаза мокры —

Пёс побитый, ни дать ни взять.

— Это просто. Новый создам родник

И новую жизнь волью.

Это просто. Ну же. По счёту «три».

А в эфире — этот опять:

"Если сорок чистых найду средь них,

Ты отменишь волю свою?"

***

2. Сорок? Ладно, валяй. Сорок — хорошо.

Тот блажен, кто верой живёт.

Как обидно всезнающим быть и знать:

В этом городе все больны!

От рабов, что чистят царский горшок.

До царя, чей тучен живот.

Безнадёжны все: и быдло, и знать.

А чисты лишь камни одни.

Кнопка. Раз — и готово. И что потом?

А потом что хочешь прорцы:

Про любовь, что закон посылает вдаль,

Про долги, что всем прощены —

Краснооки, словно быки под кнутом,

Замычат писцы и жрецы:

«Истребитель! Судья! Дай нам крепче, дай!»

Извини, старик, извини,

Я прослушал. ТРИДЦАТЬ праведных? Ну

Ты даёшь. Я тоже хочу,

Чтобы тридцать — не праведных, не святых —

Просто тридцать ДОБРЫХ нашлось

Среди тех, кого я в бездну смахну

Серным вихрем… Молчу, молчу.

Час за часом, часу минувшему в стык

наседая осью колёс,

дребезжит в молчании. Точит сын

меч зазубренный на отца.

Продаёт отец дочурку в бордель,

Пёс пускает в землю струю,

Жрец сжирает жрицу взором косым,

Мажет охрой остатки лица…

Да, конечно. Двадцать чистых найдёшь —

Отменю я волю свою.

***

3..Отменю. Ищи. Средь свиней и псов —

Двадцать чистых найди, молю.

С фонарём блуждай и в голос вопи.

Может, кто напился и спит,

Заперевши дверь на крепкий засов,

В полной тьме, на голом полу?

Спит и видит во сне пустые гробы,

Понимает, что хочет пить,

Но не может проснуться. Да и на кой?

Чаши в доме три дня пусты.

Разбуди их. Солнце взошло в зенит.

Время жатвы, белеет рожь.

Двадцать есть? Не молчи, старик, успокой.

Нет — я буду рад десяти.

Нищий пляшет, коль в чашке его звенит

Замусоленный медный грош,

Чем я лучше? Всё, ни слова. Они

Всё равно переврутся, сын.

Скажут: ярости меч обрушил с высот,

Голос отчей любви презрев.

Всё, ни слова. Я не хотел войны,

Я хотел наполненья корзин,

плеска вод и медоточенья сот.

Я хотел плодородья чрев,

Я хотел (а скажут… и где платок,

Чтоб накинуть жрецам на рты?)

Я хотел (где найти столь крепкую клеть,

Чтоб закрыть всех безумцев в ней?)

Я хотел (а скажут — я был жесток,

Это правда, как ни верти)

Я хотел. А ныне хочу сгореть

Вместе с ними. И нет больней

Этой боли, рвущей кожу у рта.

Десять. Девять. Восемь. Беги.

Да. Еду и деньги с собою взять.

В Ханаане деньги в чести.

За твой спиной мгновенье спустя

испарятся воды реки.

Не смотри, старик, не смотри назад,

И жене смотреть запрети.

(с) Евгений Сусоров

Heмнoгo в жизни ecть тaкиx людeй,
Кoмy дoвepить мoжнo cвoю дyшy,
Ктo c кaждым днeм нaдeжнeй и poднeй
И c кaждым гoдoм вce cильнee нyжeн.

Heмнoгo тex, c кeм мoжнo быть coбoй
Дo жecтa, дo движeния, дo взглядa,
C кeм кaждый вдox yвepeннo-пpocтoй,
Лишь oттoгo, чтo этoт ктo-тo pядoм.

Heмнoгo pyк, чтo тянyтcя в бeдe
И пpeдлoжить гoтoвы cвoю пoмoщь,
Heмнoгo тex, ктo пoмнит o тeбe
И днeм, и yтpoм, и в нeмyю пoлнoчь.

И кaк peдки тe люди, ктo oтдacт
Пocлeднee, чтoб тoлькo дpyг нe плaкaл,
Ho вoт тaким Гocпoдь зa вce вoздacт
Кoгдa-нибyдь внeзaпнo и c paзмaxoм...

© Eлизaвeтa Щepбaкoвa

я накопил в своём сердце столько тепла и света.
выключил, выкрутил лампочку, спрятал на полку в шкаф.
думал, уже и не щёлкнет – скоро тридцатое лето,
и каждый раз ошибался, думая, что был прав.

я мерил шагами землю, падал и снова падал,
перебирая струны, играл знакомый мотив,
чья-то забота и нежность всегда мне казалась ядом,
если в меня влюблялись, то я не влюблялся в них.

днями работал, а ночью — солнце держал в ладошках:
оранжевое, большое, и руки совсем не жжёт.
раз проболтался девчонке: подумала — понарошку.
больше её не видел. может, ещё придёт.

бывало, взбирался в горы (к солнцу так было ближе),
там воздух пахнет зелёным, а снег остаётся седым.
а если ходил по морю, волны плескались неслышно,
берег казался далёким, а счастье таким простым.

я открывал консервы острым ножом по старинке,
будто бродил кругами, узоры рисуя на блюдце.
но вот собрал все вещи, оставил соседям пластинки,
и сел у окна в автобус, чтобы уже не вернуться.

я накопил в своём сердце столько тепла и света,
в мой чемодан не влезло, хоть отдавай первой встречной.
ты зашла и подсела ко мне: с улыбкой и без билета.
передаю за двоих и еду с тобой до конечной
©

У Смерти должно быть имя…
Допустим, Мэри.
И главные силы Мэри
в открытой двери.
Любые ключи, отмычки, порою
ломы,
В карманах её запрятаны по закону.

У Смерти свои таланты:
писать картины.
Ещё — собирает марки
и в красных винах
мастерски разбирается,
кофты вяжет.
Кроме того,
говорят,
что танцор со стажем.

У Смерти свои любовники.
Фавориты.
В фаворе есть герои и есть —
бандиты.
Мэри к ним ходит, порой,
по второму разу.
Обычным же людям единожды
хватит сразу.

У Смерти питомец — кот,
но не чёрный вовсе,
Серый и тощий,
что проступают кости.
У Смерти длинные косы,
их цвет не важен.
И дом её скромен,
мал
и одноэтажен.

У Смерти с корсетом платье,
во взгляде — морок.
К кому-то — придёт в сто двадцать,
к кому-то — в сорок.
Кого — поведёт за руку,
кого — за шкирку.
И в списке своём
ужасно
не любит
чиркать.

Есть чувства у Смерти.
Ей часто бывает жалко…
Она ненавидит Судьбу с её старой прялкой,
что рвёт полотно так часто.
И сёстры спорят:
Смерть и Судьба уж вечность друг с другом в ссоре.

Никто не запомнил личико нашей Мэри,
Но все понимают,
Смерть вхожа в любые двери.
И несмотря на стены,
на рвы,
ограды…
Её обязательство —
быть
постоянно
рядом.

Люпин

что ж, южное небо — сплошные звёзды,
и ковш отыскать легко:
пожалуй, попроще, чем свежий воздух
и жирное молоко.
пожалуй, попроще, чем шум прибоя
и ветра над морем шум.
а я бы хотела здесь быть с тобою,
но прячусь и не пишу.
кому интересны чужие грёзы,
бессвязная эта речь?
да, южное небо — сплошные звёзды,
и ковш надо мной как меч.
да, южное небо — чернильный полог
и кружево облаков.
в начале, конечно же, было слово,
но мне не хватает слов:
я рот разеваю немою рыбой,
русалкой без языка...
несделанный выбор — он тоже выбор,
и ноша мне нелегка,
но я пронесу её сколько сдюжу
(и больше, и дальше, да).
такой тишины — непростой, натужной, —
не знала я никогда:
слова растекались по венам алым,
скрипели во рту песком,
как камушки раньше их подбирала
на чёртовом дне морском.
теперь — застываю безмолвной рыбой,
русалкой без языка.
и ковш надо мною — не крест, но дыба,
и истина коротка:
да, южное небо — сплошные звёзды,
мечтаешь, чтоб пронесло,
но вдруг понимаешь, как всё серьёзно,
когда
не находишь
слов.

(с) дарёна хэйл: стихи

Да боже мой, какие наши годы?!
У нас с тобой в запасе столько лет!
Мы ещё той, особенной, породы,
Которой жизнь с опаской молвит "нет".

Мы просто стали старше и мудрее,
И можем себе что-то позволять...
Нас нынче не осудит даже время,
Позволив где-то, что-то исправлять.

Теперь совсем не надо притворяться,
Доказывать до хрипа правоту,
Бояться в этой жизни потеряться,
Сказав не то, сорваться в пустоту...

Сейчас мы можем наконец позволить
Быть с теми, с кем действительно хотим,
На равных быть с любовью и судьбою,
Не пряча глаз и серебра седин.

Действительно: какие наши годы?!
У нас ещё в запасе столько лет!
Мы правда удивительной породы...
Аналогов которой в мире нет!
©